Всегда чувствовала людей. Некоторые «рассказывали» о себе осторожно, другие — кричали, но делились все.

— Я же Провидица, — с таинственным придыханием заявила я, тасуя колоду и начиная выкладывать по карте. — Видите, как много персон? Вы родились в обеспеченной большой семье, но именно вами родители часто были недовольны. Ваш муж также не оказывал и не оказывает достаточного внимания. Вам хочется нежности и понимания, а он…

По мере того как я говорила, она все чаще шмыгала носом. Будущее предсказать я ей так и не смогла, потому что дородная матрона просто обошла стол, заключила меня в объятия и самозабвенно зарыдала, оплакивая свою ранимую душу, заключенную в оболочку гренадер-девицы.

Тонкий расписной шелк ее платья приятно холодил, а мощные руки обхватывали меня ласково, хоть и немного душно. Пытаясь поймать падающий тюрбан, я обнаружила, что, во-первых, в одежде гадалки совершенно не стеснялась клиентку. Даже не отдернулась от объятий. А во-вторых, меня начали беспокоить чьи-то еще желания. Простые и коротенькие, почти неуловимые. Я нахмурилась. Погладила женщину по спине. И вдруг поняла.

— Вас ждет счастье, только сядьте, дорогая, на стул, мне нужно сосредоточиться, чтобы понять откуда оно придет.

С трудом усадив ее на стул, я облегченно вздохнула и натянула свою экзотическую шапку поглубже. Пришло время производить впечатление.

Я разместила на столешнице хрустальный шар. И начала мурлыкать под нос нечто нечленораздельное. Раньше гадалка для создания эффекта прыгала вокруг стола и даже подвывала, доводя клиентов до нервных срывов. Я же предпочла пассы руками и все более напряженную мелодию.

— Да! — выкрикнула я, заставив миссис Дюрон подпрыгнуть на стуле и прикрыть рот ладонью. — Ваша рука! Дайте немедленно вашу руку!

Дрожащие пальцы доверчиво вцепились в мои.

— Я вижуууу… Ребенок! — провыла я. — Вы найдете счастье и понимание в собственном ребенке. Он скоро родится…

Почему-то в этот момент я была в этом совершенно уверена. Будет счастье и все. Взяла слово, что женщина найдет ему лучших учителей, будет добра бесконечно, а строга — где необходимо. От определения пола пришлось уходить туманными намеками. Но, в любом случае, это был успех.

После ухода клиентки я ошалело рассматривала купюру, которую до этого держала в своей жизни не больше пары раз.

Гангстеры с фотографий на стенах смотрели на меня, оценивающе сузив глаза и поигрывая револьверами. Но мне не было страшно, это был полет. Я кружилась по холлу, раскинув руки и пританцовывая. Тюрбан упал на пол. Было жарко, но платье снимать не хотелось. В нем я была — гадалка, мудрая, состоявшаяся женщина, а не девчонка, по стечению обстоятельств натянувшая шикарную одежду. Я поддержала и вселила уверенность в добрую, тревожную женщину. Заработала на часть аренды. Совсем я и не никудышная. Подкрутив складки на поясе, решила его пока не снимать.

В итоге принимала телефонные звонки бархатным, шелестящим голосом. И записала трех человек на разные дни. Великолепное настроение не испортилось даже оттого, что второй клиент, назначенный на сегодня, так и не пришел.

Мне хватит и одного в день при такой-то прибыли. Может быть на курсы какие- нибудь сходить, стать настоящим медиумом или шаманом. Мадам Сэвидж, ясновидящая и гадалка, к вашим услугам.

Закрыла салон я, напевая: «Какое прекрасное утро, утро нашей любви». Шла домой в уже полюбившемся фиолетово-бирюзовом шелке. Пока родители в отъезде, я собиралась немного его сполоснуть и отгладить и вместо утягивающих ткань веревок аккуратно ушить наряд по поясу и рукавам.

Мистер Брук, булочник, удивленно посмотрел мне вслед, когда я с ним громко поздоровалась через улицу. А помощница мясника, угрюмо несшая двух куриц за ноги, даже споткнулась от моей широкой улыбки.

Все было бы замечательно, если бы одна из полуобщипанных птиц в ее руках не попросила о помощи.

— Помогите, умоляю! — сказала курица с розовым голым животом и затрясла белооперенными крыльями.

Хохолок затрепетал, раскрывая веер в желтой окантовке, и стало понятно, что в руки птичницы по неведомому стечению обстоятельств попал крупный ослабленный попугай.

Женщина зашла в мясную лавку, громко хлопнув дверью и оставив меня ошарашенно стоять на улице. Вслед за помощницей туда пыталась проникнуть крупная серая кошка, но уже через минуту пролетела мимо меня, выпнутая равнодушным ударом ноги.

Зашипев, кошка полоснула дверь когтями, но скорее от бессилия. И, подняв хвост, гордо отправилась искать новые возможности для пропитания.

Может мне привиделось? Я пыталась себя убедить, мол, видела обычную курицу, но в памяти звучало и звучало тихое: «Помогите». Если я просто пойду сейчас дальше, потом не прощу себе точно. Это ж сколько ночей мне кошмары будут сниться с дергающимся и умоляющим попугаем. Нет уж, взгляну-ка я еще раз на эту странную курицу.

Внутри лавки царила такая же жара как на улице. Поэтому помощница уже открывала тяжелую дверь холодильника, чтобы не испортилось принесенное мясо. А попугай, все-таки это был попугай, истерил: «Не надо, я не люблю холода. Спасите! Я буду хорошим, только спаситеее!».

— Доллар за по… птицу! — решительно сказала я, не силах слушать дальше душераздирающие воззвания. Судя по равнодушию женщины, она-то просьб страдальца не слышала, а, значит, ночами собирается с чистой совестью спокойно спать. Значит, это у меня способность ощущать других вот так странно превратила страдания птицы в иллюзию слов.

— Этих что ли? Десять за каждую. И то придется дождаться хозяина, сама-то я не продаю.

Цветастое хлопковое платье складно сидело на ее крепко сбитой фигуре, отчетливо натягиваясь в районе живота. Я бы предположила возможное пополнение в семействе, если бы не наблюдала эту крутость уже много лет.

Папа называл такой мячик в районе своей талии комком нервов и пошлепывал по нему, когда волновался. Успокаивал нервишки.

Открыв холодильник, птичница уже собиралась закидывать туда тушки, когда я не выдержала.

— Двадцать за одну. Вот эту, с большой головой. Но не дожидаясь хозяина, а сейчас. Я очень тороплюсь, прошу вас. Часть денег заберете себе за срочность, хозяин вряд ли будет против.

Некоторое время женщина смотрела в желтый с рытвинами потолок, ведя внутренние расчеты, вытерла предплечьем намокший от пота лоб и, к моему облегчению, наконец, шлепнула попугая на прилавок.

— Держи, вот же настырная какая. А с виду такая тихоня.

Я отсчитала купюры, осторожно подняла птицу и запеленала ее в широкие складки платья. Хорошо, что помощница уже возилась со второй тушкой, размещая ее внутри холодильной камеры, и не видела моих странных манипуляций.

Теперь идти домой не имело никакого смысла. Нести больное создание по жаре было просто опасно. Да и салон был всецело в моем распоряжении, включая замечательный диванчик в холле и топчан в кладовой.

У>ке через десять минут страдалец, напоенный и укутанный в платок, ковырялся в старой булке и истошно жаловался:

— Лежу, весь побитый, голова болит, все в тумане. А она цап меня за ноги. «Где это я курицу выронила?» — говорит. Меня! Курицей назвала! За ноги схватила!

Он подавился крошкой и уставился на меня круглыми черными глазами. Спасенный оказался крупным какаду, с мощными лапами, красивыми перышками на длинных крыльях. На изрядно пощипанном тельце виднелись росчерки длинных царапин. С ним явно произошло что-то недоброе, недаром он время от времени тряс головой и икал. Все время его жалоб я сидела, удивленно открыв рот.

— Ты действительно разговариваешь или мне кажется?

Страдалец прошелся по столу, прихрамывая и волоча за собой платок.

— Понятия не имею. Вроде всегда говорящий был, — попугай с интересом поковырял лапой журнал с записями на сеансы. — Но деталей совсем не помню. А как меня зовут, знаешь? Ты, кстати, молодец, что меня спасла. Но глупо, между нами говоря. Даже условий не выставила. Учти, я тебе ничего не должен. Даже не надейся.